Оставаться искренней. Даже симулируя искренность.
Нам удалось сделать необыкновенную вещь:
создать человеку такую женщину, которая была воплощением его идеала
и которая в то же время не могла его разочаровать,
так как эта женщина была призрак.
создать человеку такую женщину, которая была воплощением его идеала
и которая в то же время не могла его разочаровать,
так как эта женщина была призрак.
о Чебурине де Габриак
Лиле Дмитриевой было 19 лет. Это была девушка с внимательными глазами, хромая от рождения. Брат и сестра ей говорили: "Раз ты сама хромая, у тебя должны быть хромые игрушки". И у всех ее кукол отламывалась одна нога.
Летом 1909 года Лиля жила в Коктебеле. Она писала стихи. Максимилиан Волошин подарил ей черта по имени Габриах. Это был морской черт, выточенный волнами из корня виноградной лозы. У него была одна рука, одна нога и добродушная собачья морда. Имя ему было найдено в книге "Демонология" и принадлежало бесу, защищающему от злых духов.
В 1909 г. создавался журнал "Апполон", редактором которого стал Сергей Маковский – аристократичный и элегантный.
Стихи Лили показались Волошину подходящими для нового журнала, и он привел Лилю в редакцию. Но скромная и хромая Лиля не произвела впечатления на Маковского, и он отверг ее стихи.
Тогда был изобретен псевдоним, а стихи послали письмом. Оно было написано на утонченном французском языке, стихи были посвящены родовому гербу автора:
Червленый щит в моем гербе,
И знака нет на светлом поле.
Но вверен он моей судьбе,
Последней – в роде дерзких волей.
Есть необманный путь к тому,
Кто спит в стенах Иерусалима,
Кто верен роду моему,
Кем я звана, кем я любима.
И – путь безумья всех надежд,
Неотвратимый путь гордыни;
В нем пламя огненных одежд
И скорбь отвергнутой пустыни...
Но что дано мне в щит вписать?
Датуры тьмы иль розы храма?
Тубала медную печать
Или акацию Хирама?
Так родилась Черубина де Габриак.
Маковский был восхищен. Он написал ответное письмо с просьбой прислать все, что до тех пор написала Черубина.
Волошин с Лилей принялись за работу. Волошин подсказывал темы, выражения, но все стихи писала только Лиля.
Черубина была страстной католичкой, она тосковала по Испании и любила Христа:
Эти руки со мной неотступно
Средь ночной тишины моих грез,
Как отрадно, как сладко преступно
Обвивать их гирляндами роз.
Я целую божественных линий
На ладонях священный узор...
(Запевает далеких Эриний
В глубине угрожающий хор.)
Как люблю эти тонкие кисти
И ногтей удлиненных эмаль.
О, загар этих рук золотистей,
Чем Ливанских полудней печаль.
Эти руки, как гибкие грозди,
Все сияют в камнях дорогих.
Но оставили острые гвозди
Чуть заметные знаки на них.
Маковский гордился тем, что, как он считал, умеет определять судьбу человека по почерку. Когда Черубина позвонила ему, он рассказал ей, что ее отец – француз из Южной Франции, мать – русская. Что Черубина воспитывалась в монастыре в Толедо. Черубине оставалось только восхищаться волшебным даром Маковского.
А Волошин с Лилей получили ряд ценных сведений из биографии Черубины, которые впоследствии и использовали.
Как-то Лиля спросила Волошина, умерла ли ее мать. В телефонном разговоре с Маковским она произнесла: "Моя покойная мать..." А Маковский говорил Волошину: "Какая изумительная девушка! Я прекрасно знаю, что мать ее жива и живет в Петербурге, но она отвергла мать и считает ее умершей с тех пор, как та изменила когда-то мужу..."
Стихи писала Лиля, но переписка Черубины с Маковским лежала исключительно на Волошине. Маковский показывал Волошину письма Черубины и повторял: "Какая изумительная девушка! Я всегда умел играть женским сердцем, но теперь у меня каждый день выбита шпага из рук".
Маковский пользовался помощью Волошина в написании ответных сонетов и называл того "Мой Сирано", не подозревая, что Сирано работал на обе стороны.
"Если бы у меня было 40 тысяч годового дохода, – говорил Маковский, – я решился бы за ней ухаживать". А Лиля в это время работала преподавательницей приготовительного класса гимназии и получала 11 рублей в месяц.
Когда переписка приобрела слишком оживленный характер, Лиля с Волошиным решили перейти на язык цветов. Вместо письма со стихами стали посылаться цветы. Они выбирали самые дешевые цветы, веточки каких-то растений. Глубокое значение этих букетов было непонятно сотрудникам редакции, включая самого Маковского, поэтому в затруднительных случаях звали Волошина, который все прекрасно объяснял.
Как-то Маковский послал Лиле огромный букет белых роз и орхидей. Это нужно было пресечь, поскольку подобные траты угрожали гонорарам сотрудников журнала. В ответ Черубина прислала стихи и письмо.
Цветы живут в людских сердцах:
Читаю тайно в их страницах
О ненамеченных границах,
О нерасцветших лепестках.
Я знаю души, как лаванда,
Я знаю девушек мимоз,
Я знаю, как из чайных роз
В душе сплетается гирлянда.
В ветвях лаврового куста
Я вижу прорезь черных крылий,
Я знаю чаши чистых лилий
И их греховные уста.
Люблю в наивных медуницах
Немую скорбь умерших фей,
И лик бесстыдных орхидей
Я ненавижу в светских лицах.
Акаций белые слова
Даны ушедшим и забытым,
А у меня, по старым плитам,
В душе растет разрыв-трава.
"Дорогой Сергей Константинович! Когда я получила Ваш букет, то смогла поставить его только в прихожей, так как была чрезвычайно удивлена, что Вы решаетесь задавать мне такие вопросы. Очевидно, Вы совсем не умеете обращаться с нечетными числами и не знаете языка цветов".
Бедный Маковский клялся, что он не помнит, сколько в букете было цветов, не понимая, в чем его вина.
Когда Маковский начал требовать у Черубины свиданий, Лиля поступала просто. Она говорила: "Тогда-то я буду кататься на Островах". Маковский мчался на Острова, а потом рассказывал Черубине, что узнал ее, что она была одета так-то, в таком-то автомобиле. А Черубина, смеясь, отвечала, что она ездит только на лошадях.
Или она обещала быть в театре. Маковский выбирал самую красивую даму, полагая, что это Черубина. А она на следующий день начинала критиковать избранную красавицу.
Так Черубина "выбивала шпагу из рук" Маковского.
О Черубине знал весь Петербург, поэты считали своим долгом быть в нее влюбленными. Подозрения в мистификации были, но подозревали ни в чем неповинного Маковского.
Волошин пишет: "Нам удалось сделать необыкновенную вещь: создать человеку такую женщину, которая была воплощением его идеала и которая в то же время не могла его разочаровать, так как эта женщина была призрак".
Волошин и Лиля напридумывали массу мифических личностей. Как, например, кузен Черубины – португалец, атташе при посольстве. Маковский к нему страшно ревновал, и однажды устроил на него целую охоту. Ускользнуть кузену удалось только благодаря тому, что его не существовало. Кузена звали дон Гарпия де Мантилья. Можно представить, насколько сильно был влюблен Маковский, если он не обратил на это имя внимания.
И вдруг в историю Черубины начал вмешиваться кто-то со стороны. Маковский начал получать письма от Черубины, к которым ни Волошин, ни Лиля не имели отношения.
Кроме того, от старого дворецкого графини Нирод Маковский узнал, что внучку графини зовут Черубина. Лиля была в ужасе. Она всегда боялась призраков, и теперь со страхом ожидала появления настоящей Черубины, которая призовет ее к ответу.
Вот Лиля о Черубине:
В слепые ночи новолунья,
Глухой тревогою полна,
Завороженная колдунья,
Стою у темного окна.
Стеклом удвоенные свечи
И предо мною, и за мной,
И облик комнаты иной
Грозит возможностями встречи.
В темно-зеленых зеркалах
Обледенелых ветхих окон
Не мой, а чей-то бледный локон
Чуть отражен, и смутный страх
Мне сердце алой нитью вяжет.
Что, если дальняя гроза
В стекле мне близкий лик покажет
И отразит ее глаза?
Что, если я сейчас увижу
Углы опущенные рта,
И предо мною встанет та,
Кого так сладко ненавижу?
Но окон темная вода
В своей безгласности застыла,
И с той, что душу истомила,
Не повстречаюсь никогда.
Черубина о Лиле:
Есть на дне геральдических снов
Перерывы сверкающей ткани;
В глубине анфилад и дворцов
На последней таинственной грани
Повторяется сон между снов.
В нем все смутно, но с жизнию схоже...
Вижу девушки бледной лицо,
Как мое, но иное и то же,
И мое на мизинце кольцо.
Это – я, и все так непохоже.
Никогда среди грязных дворов,
Среди улиц глухого квартала,
переулков и пыльных садов –
Никогда я еще не бывала
В низких комнатах старых домов.
Но Она от томительных будней,
От слепых паутин вечеров –
хочет только заснуть непробудней,
Чтоб уйти от неверных оков,
Горьких грез и томительных будней.
Я так знаю черты ее рук,
И, во время моих новолуний,
Обнимающий сердце испуг,
И походку крылатых вещуний,
И речей ее вкрадчивый звук.
И мое на устах ее имя,
Обо мне ее скорбь и мечты,
И с печальной каймою листы,
Что она называет своими,
Затаили мои же мечты...
В последнем стихотворении Черубины Маковскому были такие строки:
Милый друг, Вы приподняли
Только край моей вуали...
История Черубины закончилась. Маковский приехал к Лиле с визитом, уверяя, что давно уже обо всем знал, но "хотел дать возможность дописать до конца красивую поэму".
По другим источникам, Черубину разоблачил Маковскому Михаил Кузмин. А Маковский вспоминает, что Лиля сама приехала к нему с визитом, горько сожалея о причиненной боли.
Неожиданным завершением этой истории явилась дуэль Максимилиана Волошина и Николая Гумилева. Гумилев в 1909 году в Коктебеле делал Лиле предложение. Потом выяснилось, что Гумилев всем рассказывает о большом романе с Лилей, причем в очень грубых выражениях.
Жених Лили не мог за нее вступиться, поскольку отбывал воинскую повинность. Волошин, с разрешения жениха, сам вызвал Гумилева на дуэль.
В мастерской художника Головина при Мариинском театре, про стечении большого количества народа, Волошин подошел к Гумилеву и дал ему пощечину.
"Вы поняли?" – спросил он. Гумилев ответил: "Да".
Они стрелялись возле Черной речки на пистолетах пушкинского времени (ох, уж мне эти поэты Серебряного века
)Гумилев промахнулся, пистолет Волошина дал осечку. Гумилев предложил Волошину стрелять еще раз. Тот выстрелил, боясь при этом попасть в Гумилева.
Он совсем не умел стрелять.
И напоследок – еще одно стихотворение Черубины.
С моею царственной мечтой
Одна брожу по всей вселенной,
С моим презреньем к жизни тленной,
С моею горькой красотой.
Царицей призрачного трона
Меня поставила судьба...
Венчает гордый выгиб лба
Червонных кос моя корона.
Но спят в угаснувших веках
Все те, кто были бы любимы,
Как я, печалию томимы,
Как я, одни в своих мечтах.
И я умру в степях чужбины,
Не разомкну заклятый круг.
К чему так нежны кисти рук,
Так тонко имя Черубины?
И мой дух ее мукой волнуем...
Если б встретить ее наяву
И сказать ей: "Мы обе тоскуем,
Как и ты, я вне жизни живу" –
И обжечь ей глаза поцелуем.
Примечание: Черубина де Габриак – псевдоним Елизаветы Ивановны Дмитриевой (Васильевой: 1887-1928).
@темы: лучше любви мести не придумаешь, все, что написано в книгах - это чей-то вымысел. впрочем, все остальное - тоже, чистота почти всегда токсична, VITAM IMPENDERE AMORI, VITAM IMPENDERE VERO, (c)пёрто