Оставаться искренней. Даже симулируя искренность.
а самое худшее в войне то, что она
делает ненависть нормальной вещью.(с)
делает ненависть нормальной вещью.(с)
"иногда люди должны сесть и подумать - о себе, о жизни, о других людях. слушайте, люди, слушайте очень печальную историю о старом учителе из старой Варшавы, которая случилась во время страшной войны. самое печальное в этой истории то, что она случилась на самом деле".
мы играли эту историю уже много раз, и нас слушали, затаив дыхание. чудовищная история о вещах вечных и неизменных: немыслимой подлости и безграничной любви, о честности и предательстве, о жизни и смерти. спектакль, в котором играли дети - обычные школьники, никакие не профессионалы! - по силе эмоционального воздействия был не хуже любой постановки минских театров.
знаете, что в детстве посеешь, то и прорастёт потом. для меня от той постановки и навечно война - ужас.
но войну надо было показать так, чтобы зрители прочувствовали её чудовищную злую силу. и самое пронзительное из произведений - "Варшавский набат" о польском писателе, враче и учителе Януше Корчаке, который вместе с детьми в 1942 году пошёл в газовую камеру на смерть, хотя ему разрешено было этого не делать. страшная история о старом учителе, отдавшем себя детям в буквальном смысле.
а дети до самого конца не знали, куда едут, а учитель говорил с ними о будущем лете и о том, кем они станут, когда вырастут. учитель говорил это, уже зная, что они никогда не вырастут…
"да, у меня руки музыканта и лоб мыслителя. но после хоралов Баха можно обнимать кого угодно. искусство может быть довольно - ему досталась первая пуля Фюрера! да, я тоже читал Гёте и Шиллера, эти интеллигентские отмычки к нашим сердцам, - рассуждал в пьесе штандартенфюрер Конрад Вольф, - но пришёл Фюрер и сказал: немцы, заприте ваши сердца, а ключ отдайте мне".
"плачьте, кровь не омоется. знайте, это бывает. где-то пасторы молятся, а детей - убивают. не за грош, не за денежку жилы детские настежь, а за то что поделены нынче люди на масти, - сокрушается жена Конрада Маргарита, и признается, чтобы позлить мужа: - помнишь Хрустальную ночь, когда громили евреев? в твоем кабинете я прятала семерых еврейских детей."
и только здесь видно, что все это творили люди, не звери, а люди, потому что Конрад отвечает: "на твоем месте я поступил бы точно так же". но ему нельзя, иначе система перемелет не только его, но и жену, и горячо любимого сына Герберта ("когда у него болит горло, мне самому больно глотать"). у него просто не было выбора.
мы привыкли воспринимать эту войну как трагедию только с одной стороны. с нашей. но на деле, неужели целая нация могла вдруг на несколько лет превратиться в жестоких и ужасных убийц, а потом стать как все?
мою бабушку еще в начале войны вывезли на работы в Германию (она одна из всей деревни осталась в живых), и она не раз рассказывала, насколько страшно было жить самим немцам: расстреливали за одно лишь слово поперек власти.
как-то слышала, что последний век определяют, как "расчеловечивание". и только мелкие группки и отдельные люди пытаются, как могут, повернуть этот процесс назад, чтобы люди остановились и подумали - о себе, о других людях, о жизни… вообще мне кажется, что времена не меняются, и никуда не исчезают ни благородство, ни честность, ни доброта. вот только они больше не в моде и надо помогать им проявиться.
циферки